Мне предстояло идти километра за три в соседнюю деревню Новые Млины, где рекогносцировал капитан Дементьев, чтобы увязать с ним огонь на флангах.
Пошел я туда после обеда. Где он остановился — я не знал и заглянул в сельсовет. Девушка-секретарша сказала, что она тоже не знает, а надо спросить у председателя и предъявить ему документы.
— А где председатель?
— У аппарата. Я вас провожу.
Я подумал, какая оперативность! Только месяц, как их освободили, а уже налажена телефонная связь.
Я вошел в указанную хату, держа свои документы наготове. Девушка скрылась, а я остановился на пороге, разинув рот.
В чаду, в зловонных сивушных и табачных клубах на полу лежали соединенные резиновыми шлангами две 200-литровые бочки — холодильники, третья бочка — побольше — была превращена в печь и стояла в центре хаты, на ней высилась четвертая с бардой.
Это был не самогонный аппарат, а настоящий завод с трубой, выводившейся через русскую печь. Производительность завода соответствовала его размерам — драгоценная жидкость текла струей прямо в ведро, вокруг которого хлопотала старушка.
На столе под вышитым полотенцем я увидел хлеб, на тарелке соленые огурцы, рядом стояла зеленая бутылка со стаканами.
За столом сидели: сержант, совершенно пьяный, и пожилой однорукий мужчина.
— Пей! — закричал мужчина, не обращая внимания на протянутые мною документы, не слушая, что я его спрашивал… Он мне совал стакан в нос. — Пей! — повторил он зычным голосом.
Залпом я выпил крепчайшего первачу, закусил, а дальше…
Дальше я ничего не запомнил. Куда-то меня поволокли — не то на свадьбу, не то на поминки. Какие-то девчата пели и плясали. И я пел, меня тащили плясать…
Проснулся я на следующий день часов в 10 под красным стеганым одеялом, на красной перине. Где я провел эту ночь, я не помнил, однако против седьмой заповеди как будто не согрешил.